Вячеслав ВОЛОТОВСКИЙ
Единое экономическое пространство остается не только территорией больших возможностей, но и столь же значительных рисков. Заметная разница экономических моделей, а также внутренние дисбалансы стран-участниц создают серьезные вызовы перед данным интеграционным образованием.
Вскоре после развала СССР бывшим советским республикам, а теперь - суверенным странам стало понятно, что их товары и услуги не особо ждут ни в Европе, ни в Америке, ни в других регионах дальнего зарубежья. Доставшиеся в наследство обломки советской промышленной модели плохо вписывались в мировую конъюнктуру, а потому рассчитывать на быстрое вхождение в транснациональные производственные цепочки также не приходилось. Единственно логичным действием, способным хоть как-то поднять с колен экономику, было восстановление старых и налаживание новых торгово-промышленных связей на постсоветском пространстве. В каком-то смысле пожарную функцию выполнило создание СНГ.
Кризис 90-х гг. преодолели и надо было двигаться дальше - от простого восстановления экономической активности к формированию конкурентоспособной модели на глобальном уровне. В умах политиков продолжала зреть мысль о необходимости углубления интеграции, в результате чего появились Союзное государство Беларуси и России, ЕврАзЭС, а теперь - Таможенный союз и Единое экономическое пространство. Участники последних двух структур (Беларусь, Россия и Казахстан) даже пожертвовали частью суверенных функций управления, передав их наднациональному органу.
Нет единства мнений
Так что же представляет собой ЕЭП как наивысшая форма интеграции на постсоветском пространстве с точки зрения экономики и ее потенциала? По результатам 2011 г. - это 2,084 млрд. долл. совокупного ВВП трех стран, или около 3% глобального ВВП, почти 170 млн. человек населения, шестой в мире по объему внутренний рынок, 7,1% доказанных мировых запасов нефти и почти четверть природного газа, значительные залежи других природных ресурсов… Тем не менее, несмотря на впечатляющий потенциал, оценки в адрес ЕЭП сильно разнятся.
В целом работает известная в народе поговорка «точка зрения зависит от места сидения». Больше всего комплиментов ЕЭП получает от политиков, инициировавших его создание, а также ключевых его функционеров. Еще летом 2011 г. ответственный секретарь Комиссии Таможенного союза Сергей Глазьев уверял в своих интервью СМИ, что согласно расчетам к 2015 г. наши страны в результате интеграции получат прирост ВВП примерно в 15%, или дополнительно 400 млрд. долл. Чуть позже (в январе этого года) представители Евразийского банка развития, ссылаясь на собственные исследования, расширили горизонты до 900 млрд. долл., правда, и сроки получения этих бонусов отодвинули до 2030 г. Основным же бенефициаром интеграции в обоих случаях назвали Беларусь, которая может получить до 15% дополнительного прироста ВВП, или 170 млрд. долл., тогда как бонус для Казахстана составит 3,4% ВВП (106 млрд. долл.), а России - 1,9% ВВП (632 млрд. долл.). 
Любопытно, что вскоре вслед за экспертами Евразийского банка оценку ЕЭП дали ученые-экономисты Национальной академии наук Беларуси. Как и их российские коллеги, они говорили о потенциально широких возможностях интеграции в долгосрочном периоде, правда, мнение белорусов не было однозначно позитивным, а потому авторы докладов даже сделали специальную оговорку, что представляют свое личное мнение, а не точку зрения академии.
Ученые напомнили, что одной из целей любого регионального объединения является увеличение внутрирегиональной торговли. Однако богатый опыт интеграции - создание СНГ, Таможенного союза, ЕврАзЭС - сопровождался обратным процессом. Если в 2001 г. в структуре внешнего товарооборота Беларуси удельный вес ЕврАзЭС составлял 60%, то в 2010-м - уже 48%, в т.ч. доля нашего экспорта в страны объединения снизилась с 53,6 до 41,2%. Не повторит ли ЕЭП участь своих предшественников?
Условно-позитивным фактором назван частичный возврат к нефтегазовому дотированию белорусской экономики в виде снижения цен на энергоносители, которое оценено в 2-3 млрд. долл. в год. Поскольку данный источник финансирования не является стабильным и сильно зависит от решений российской правящей элиты, сложно говорить о его долгосрочном эффекте. Если же оценивать итоги прежних лет, когда такое дотирование лишь способствовало консервации структурных перегибов белорусской экономики, то оценка и вовсе уходит в зону негатива. Ведь прежде нефтегазовый ресурс позволял Беларуси вести активное кредитование экономики, в т.ч. льготное. В результате белорусская модель роста приобрела подчеркнуто долговой характер. По результатам 2011 г. у нас в структуре инвестиций в основной капитал доля кредитов и займов банков составила 33,9%, тогда как в Казахстане - 10,6, в России - 8,6%.
Обрыв нефтегазового финансирования показал слабость модели, вылившись в серьезный кризис 2011 г., почти трехкратную девальвацию белорусского рубля и более чем двукратную инфляцию. А это уже вызывает сложности в выполнении обязательств по согласованности макроэкономической политики ЕЭП. Так, договорная база ЕЭП предусматривает, что уровень инфляции в одной из стран объединения не должен превышать более чем на 5 процентных пунктов уровень инфляции в стране с наименьшим ее показателем. Темп роста потребительских цен в сентябре 2012 г. к декабрю 2011-го в Казахстане составил 103,9%, в России - 105,2, а в Беларуси - 116,1%. Опережая в ценах, мы одновременно оказались позади по темпам роста экономики, в Казахстане за 9 месяцев они составили 5,2%, в России - 2,9, а у нас - лишь 2,5%. Как-то это не стыкуется с обещанными бонусами ЕЭП.
Презентуя в Совмине проект прогноза социально-экономического развития республики на 2013 г. министр экономики Беларуси Николай Снопков вынужден был констатировать, что «выгоды от участия в ЕЭП (цены на энергоносители, доступ к огромному рынку) мы уже имели в той или иной степени в рамках Таможенного союза, но не сумели воспользоваться ими с максимальным эффектом». Страна начинает терять в конкурентоспособности даже по сравнению со своими союзниками - Россией и Казахстаном. 
Очевидно, что восстановление экономического потенциала Беларуси зависит не столько от внешних факторов, включая ЕЭП, сколько от внутренних, в т.ч. от готовности проводить серьезные структурные преобразования.
Единственным утешением является то, что ЕЭП может способствовать ускорению реформ в нашей стране. По крайней мере, на это надеется частный бизнес, о чем свидетельствовали результаты совместного исследования центра ИПМ и лаборатории НОВАК «Развитие малых и средних предприятий Беларуси, 2012 г.» Среди опрошенных 400 фирм 61,5% выразили надежду, что вступление Беларуси в Таможенный союз и ЕЭП положительно повлияет на их бизнес. Исследование не раскрывает подоплеку таких ожиданий, однако скорее всего они связаны как раз с унификацией и общей либерализацией условий хозяйствования в ТС и ЕЭП. Ведь на некую значительную экспансию своих товаров и услуг на союзный рынок малый и средний бизнес Беларуси не рассчитывает: 43,5% опрошенных заявили, что их предприятие не способно эффективно конкурировать на союзном рынке.
Любовь на стороне
Неожиданностью для членов ЕЭП стало решение России форсировать свое вступление во Всемирную торговую организацию, пересмотрев прежние планы по присоединению «тройкой». Впрочем, если взглянуть на это с позиций авторов российской «Стратегии-2020. Новая модель роста - новая социальная политика», над которой трудились около 1000 экспертов в области экономики и смежных сфер, то логика действий очевидна. Российская элита сетует на то, что интересы России на международной арене практически не учитываются, она так и не стала полноценным членом «Большой восьмерки», а в «Большой двадцатке» де-факто является лишь наблюдателем. Значимых успехов удалось достичь в формировании ЕЭП, но эти процессы в стратегии характеризуются скорее как политические, чем экономические. Поэтому более значительный интерес для России представляет интеграция с мировыми экономическими и технологическими центрами - ЕС, США и Китаем, а путь к ним лежит через ВТО.
Поскольку нормативная база ЕЭП обязывает Беларусь и Казахстан принять обязательства России перед ВТО по доступу на внутренний рынок товаров из третьих стран, сразу же после завершения процедур присоединения в Едином таможенном тарифе были скорректированы более чем 2,5 тыс. товарных позиций. Корректировки будут проходить и в дальнейшем - до 2020 г. согласно графику, согласованному между Россией и ВТО, так что средняя ставка импортных пошлин к тому времени снизится с 10 до 7,8%, в т.ч. на промышленные товары - с 9,5 до 7,3%, а на сельхозпродукцию - с 13,2 до 10,8%.
Ослабление тарифной защиты ставит под удар представителей самых разных отраслей трех стран. Мировые производители промышленных, сельскохозяйственных товаров, а также услуг рассматривают членство России в ВТО как возможность нарастить экспорт на ее рынок. Например, по некоторым оценкам, только прирост поставок из ЕС ежегодно будет составлять 3,9 млрд. евро. А это значит, что импорт агрессивно начнет замещать многие ниши, где сегодня присутствуют отечественные производители.
При этом пикантность ситуации в том, что в отличие от России, которая получила на правах члена ВТО ряд внешнеторговых преференций, сулящих ей, по некоторым оценкам, дополнительный ежегодный прирост ВВП до 0,5 п.п., Беларусь и Казахстан не могут похвалиться тем же. И пока нет четких временных ориентиров, когда же два других члена ЕЭП смогут влиться в семью ВТО. По оптимистичным прогнозам белорусского МИДа, наша республика может стать членом этой организации через 2 года, однако поскольку переговорный процесс зависит от нескольких десятков стран и на него наслаиваются не только экономические, но и политические моменты, слишком высока вероятность осечки, тогда как каждый новый год ожидания будет иметь для нас вполне ощутимые издержки.
Конечно, в долгосрочной перспективе присоединение к ВТО пойдет на пользу всем членам ЕЭП, так как будет учить работать в режиме свободной конкуренции на глобальном рынке. Но если оценивать текущую ситуацию и несогласованность действий, то это выглядит не совсем по-союзнически.
Каков фундамент?
Жизнеспособность ЕЭП в долгосрочной перспективе будет зависеть от экономической и социально-политической устойчивости Российской Федерации, являющейся основой данного интеграционного образования. Не оценивая возможность политических пертурбаций, отметим, что сугубо экономический аспект таит в себе немало серьезных рисков. Существенный рост реальных доходов населения за последнее десятилетие в России может впечатлить обывателя, но не эксперта-экономиста. Рост зиждется на ряде факторов, которые имеют волатильный характер, и в долгосрочной перспективе могут нанести удар по конкурентоспособности экономики.
По оценкам российской аудиторской компании ФБК, с 2001-го по 2010 г. Россия от продажи нефтегазовых ресурсов получила почти 1,6 трлн. долл., в т.ч. свыше 855 млрд. - от продажи нефти, 354 млрд. - газа, остальное - от продажи нефтепродуктов. Однако эти средства в значительной степени были «проедены», так как не пошли на модернизацию экономики. До сих пор в некоторых отраслях износ основных фондов достигает 80%. А вот резко возросшие зарплаты приходится закладывать в цену продукции и услуг, что, особенно со вступлением в ВТО подрывает конкурентоспособность российских компаний.
Бурный рост мировых цен на сырьевые и энергетические товары, отмеченный в 2000-2008 гг., а также их относительно успешное посткризисное восстановление в 2010-2011 гг. позволили российскому бюджету перераспределить значительные средства в пользу потребления. Спрос стал ключевым драйвером российского ВВП.
Одновременно власти повели экспансионистскую кредитно-денежную политику, которая выражалась в стремительном росте денежной массы, или проще говоря - в накачивании экономики дешевыми деньгами (см. график) 
Кстати, именно чрезмерное увлечение стимулированием внутреннего спроса стало одной из основных причин валютного кризиса в Беларуси. Россия не повторила такой сценарий только благодаря значительным валютным поступлениям от экспорта природных богатств. Но ресурсы ограничены. Согласно оценкам британской нефтегазовой компании BP, при текущем темпе добычи Россия исчерпает свои доказанные запасы нефти уже через 23 года. Быстрому истощению недр способствует их ускоренная эксплуатация. Как следует из Статистического обзора мировой энергетики BP (Statistical Review of World Energy), по итогам 2011 г. наша восточная соседка заняла 8-е место в мире по залежам нефти (5,3% глобального объема, или 88,2 млрд. баррелей). А вот по добыче вышла на 2-е место, на поверхность было поднято 3,75 млрд. баррелей, что составило 12,8% мирового производства.
Таким образом, в обозримом будущем поток нефтедолларов в российскую экономику (и в экономику всего ЕЭП) может сильно уменьшиться. В России надеются, что выпадающие суммы удастся восполнить за счет продажи газа. Однако перспективы расширения поставок данного продукта с одновременным сохранением текущих высоких цен кажутся маловероятными. Виной тому - стремительно развивающиеся в мире технологии добычи сланцевого газа, благодаря которым, к примеру, США в 2011 г. уже обогнали Россию по объемам производства голубого топлива.
Впрочем, нефтегазовые доходы России могут упасть не через 20-30 лет, а уже в течение этого десятилетия. Сенсационным стал недавний годовой обзор Международного энергетического агентства, в котором утверждается, что благодаря «сланцевой революции», США станут мировым лидером по производству не только газа, но и нефти. По оценкам МЭА, эта страна выйдет на 1-е место по добыче черного золота уже к 2020 г., что позволит ей вначале полностью отказаться от импорта нефти, а потом и превратиться в одного и основных ее экспортеров. Кстати, американский газ предлагается на мировом рынке по цене примерно в 4 раза ниже, чем российский. Если экономика сланцевой революции столь успешна, что сбивает цены на газ, скорее всего, то же произойдет и с нефтью.
Тем временем, по прогнозам Всемирного банка, в следующем году средние цены на нефть снизятся до 105 долл./барр, а далее уйдут ниже психологической отметки в 100 долл. И как подсчитали аналитики ФБК, когда ценник упадет до 90 долл./барр, рост экономики России остановится либо даже начнется рецессия.
Если же на этом фоне российские власти попробуют сохранить темпы роста за счет стимулирования внутреннего спроса, в т.ч. посредством мягкой кредитно-денежной политики, это может привести к полномасштабному экономическому кризису уже к концу десятилетия.
Барометром состояния экономики и отношения к ней инвесторов принято считать стоимость внешнего финансирования для страны. Так вот, сейчас 10-летние евробонды России на вторичном рынке котируются примерно на 1,5 п.п. дороже, чем «десятилетки» охваченной кризисом Испании. Бросается в глаза и бегство капитала из России. В 2011 г его чистый отток в частном секторе достиг 80,5 млрд. долл. Для сравнения: это примерно половина среднегодовой выручки от продажи российской нефти. Так что пока Россия, а вместе с ней и ЕЭП рассматриваются глобальным бизнесом преимущественно как территория краткосрочных и спекулятивных инвестиций. И за статус центра долгосрочного развития в глазах мирового сообщества странам еще предстоит побороться.
{jcomments on}